Начну с того, что постараюсь в двух словах объяснить, как взаимодействуют понятия «свобода» и «архитектура». Идея свободы может рассматриваться в самых разных контекстах: ментальном, ментально-личностном, социальном ― свобода внутри общества. Может рассматриваться как этическая концепция, как часть политического дискурса, как политическая концепция. В равной степени и архитектуру можно понимать по-разному. С одной стороны, архитектура ― творческая профессия, с другой ― бизнес, с третьей ― институция и материализованная деятельность, с четвёртой ㅡ воплощение пространственного окружения. Если совместить две плоскости ㅡ плоскость свободы наложить на плоскость архитектуры ― получится необыкновенно плотная многогранная решетка смысловых узлов, точек пересечения архитектуры и свободы, которые можно рассматривать и отдельно. Для нашей дискуссии мне представляется наиболее плодотворным определение архитектуры как политической деятельности. В своей основе архитектура является деятельностью политической: от актов индивидуального творчества ㅡ вплоть до бытования в качестве построенного объекта или освоенного пространства. Архитектура является политической хотя бы потому, что так или иначе занимается производством пространства.

Пространство, в свою очередь ― важнейший и сильнейший инструмент политики, в широком смысле, и механизм осуществления власти. Именно в пространстве, прежде всего, осуществляется власть. Пространство, которое замышляется и реализуется в процессе градостроительной деятельности, обладает гигантским потенциалом управления и манипулирования обществом.

Это надо ясно представлять: пространство, как ресурс воздействия власти на общество, и архитектор, как часть этой власти, обладают очень мощным влиянием.

Архитектура создает как физические, так и символические границы, траектории индивидуальной и общественной деятельности. То, как сформировано пространство ㅡ является ли оно иерархическим или сетевым, система ли это коридоров или опен спэйс, какой крутизны лестницы и какой ширины проемы ㅡ всё это волей-неволей оказывает воздействие как на индивидуальную жизнь, так и на общественное поведение.

В контексте политического дискурса возникает важный вопрос о свободе творческого высказывания архитектора ― и, соответственно, об ответственности архитектора или градостроителя. Довольно любопытно высказывание выдающегося советского и русского архитектора Константина Мельникова, который написал, что, для того чтобы быть архитектором ㅡ «архи» он выделил заглавными буквами ㅡ надо родиться архимиллионером. То есть для Мельникова свобода творчества понималась как проблема экономическая, связанная только с финансами. Это любопытно, хотя бы потому что он высказывал эту мысль будучи отстраненным от профессиональной деятельности по причинам отнюдь не экономическим, а в результате жесткой идеологической цензуры. Но его мысль в том, что архитектор, в идеале, сам себе и заказчик, и архитектор, и проектировщик, и подрядчик. Но что же тогда его ограничивает? Только ли механизм цензуры, или нормативная база, или технические возможности? Где кончается свобода архитектора в его творческом замысле? Или это вопрос критики и внутренней цензуры, самокритики и совести? В некотором смысле, мы можем порадоваться тому, что у Мельникова не было достаточно средств и не все его проекты были реализованы. В частности, например, проект полного разрушения Арбатской площади или строительство Наркомтяжпрома на Красной площади.

Надо сказать, слава богу, что многие архитекторы такого революционного сознания, при всём их желании улучшить жизнь человечества, не справились с подобными задачами из-за достаточного финансирования. Например, не было возможности у Ле Корбюзье разрушить весь Париж или всю Москву согласно его проектам. Но Ле Корбюзье, возможно, первым из архитекторов ХХ века понял политический потенциал архитектуры и градостроительства. Он высказывал мысль, что правильная планировка города может исключить социальную революцию: она важнее, чем социальные перемены, достигнутые каким-то революционным путем. В этом смысле этические позиции архитекторов в политическом контексте ㅡ один из ключевых вопросов.

Я очень хорошо помню свой разговор с одним из корифеев советской архитектуры 60−70-х годов, который был известен в Москве как автор большинства зданий партийной номенклатуры. Я, будучи молодым, радикально настроенным архитектором, спрашивал, как же он может строить дома для этих партийных мерзавцев. На что он отвечал: «Времена меняются, архитектура остается. Когда-нибудь мерзавцы умрут, и там будут жить нормальные люди». И это очень интересная позиция, которая говорит, что не существует архитектуры, определенной социальной принадлежностью. Она может оказаться (как сегодня оказывается архитектура сталинская) вполне инкорпорированной в современный контекст демократического общества. В нашей студии «Архитектура и политика», которой руководил Антон Мосин, как раз ставился этот вопрос: как соотносятся профессиональное мастерство и политическая ангажированность? В этом смысле интересно, что споры о творчестве Альберта Шпеера до сих пор не утихают. Существует устойчивое убеждение, что демократия не порождает сильной архитектуры, а обеспечить её может только тоталитарная власть. То есть тоталитаризм гарантирует монументальность и вечность, он построен на иерархии и порядке, в то время как демократия предполагает сменяемость и изменчивость, динамичность и неустойчивость формы, прозрачность, стихийность воспроизводства.

В первых строках кодекса Международного союза архитекторов и кодексах локальных профессиональных союзов почти во всех странах мира говорится, что архитектор служит обществу. Это означает, что в своих решениях архитектор, в первую очередь, думает об общественном благе, а не о выгоде заказчика. Британский этический кодекс архитектора даже предлагает отказаться от работы в случае, если решения архитектора буду вступать в противоречия с общественным благом. Снова возникает политический вопрос, а что такое это общественное благо? Сегодняшние проекты московского правительства по сносу пятиэтажек и глобальному облагораживанию города ㅡ ведут ли они к общественному благу или нет? Создаёт ли расширение тротуаров в Москве пространство для свободного выражения собственного мнения или это общественное благо предусматривает какие-то другие варианты свободы? Это очень интересный вопрос.

Например, проектирование тюрьмы в демократическом обществе ㅡ благо, потому что это улучшение содержания заключенных. В то же время, проектирование тюрьмы в тоталитарном или автократическом обществе ― несомненное зло.

Архитектор как личность и как профессионал всегда неизбежно вовлечен в политику, и деятельность архитектора тоже становится флагманом политики. Я упомянул в своем кратком выступлении только малую часть из этого множества вопросов. Надеюсь, что наша дискуссионная программа попытается если не ответить на все вопросы, возникающие в этом контексте, то, по крайней мере, их поставить.