Ритуальные истоки архитектуры

В рамках цикла лекций и дискуссий о взаимоотношениях архитектуры и музыки историк архитектуры Марат Невлютов рассказал, как оба искусства возникли и соединились в рамках сакральных ритуалов. По мотивам своего выступления Марат написал статью, сфокусировав внимание на размышлениях историков, социологов, антропологов и теоретиков искусства.

Архитектура постоянно возвращается к вопросу о собственных истоках. По замечанию Джозефа Рикверта, увлечение историков архитектуры и антропологов примитивными жилищами (пещера Витрувия, первая хижина Виолле-ле-Дюка, примитивная хижина Ложье, карибская хижина Земпера) возникает в моменты необходимости обновления области, находящейся в кризисе. Вопрос об истоках — это вопрос о подлинности архитектуры, ее соответствии своей сущности, явленной в описании «примитивной хижины». Поиск первого образца сводится к обнаружению или выведению эталона, который предшествует любой архитектурной форме. Он должен стать примером и содержать сущностные принципы для последующего воспроизведения в актах строительства. Антрополог Альберт Байбурин пишет, что в основе ритуалов строительства жилища всегда лежит универсальный образ, который должен повториться в конкретной архитектурной форме: «Ритуал строительства ориентирован не на конкретные детали постройки, а на самые общие признаки дома, на образ дома». Но этот идеальный образ не всегда удается описать при помощи трансцендентной формы или отсылки к примитивному жилищу первых людей. Поэтому здесь мы рассмотрим, как в поиске оснований архитектуры историки, антропологи и теоретики обращаются к ритуалу как к предшественнику воплощенной формы.

Камни и река

Размышления о первом образце или идеальном типе можно встретить у многих теоретиков, начиная с трактатов Витрувия. Мы не ставим перед собой задачу проанализировать всё и ограничиваемся предположением, что все они, так или иначе, описывают причины возникновения архитектуры, которые наилучшим образом становятся видны в «примитивном» жилище.

Наиболее значимый текст XX века об истоках ― это «Четыре элемента архитектуры» Готфрида Земпера. В нем говорится, что три элемента ― насыпь, ограждение и крыша ― были организованы вокруг четвертого ― домашнего очага, который создавал порядок и объединял людей вокруг пламени, защищая от враждебных сил природы. По мнению историка архитектуры Мари Хваттум, Земпер в своих рассуждениях описывает «карибскую хижину» как художественный принцип взаимоотношений между элементами, а не идеальную форму или археологический факт. «Земпер на протяжении всей своей жизни стремился найти и определить эти „составные части“ ― и он нашел их: не как археологические факты, но как творческий принцип».

Так он пишет: «Вокруг очага собрались первые люди; вокруг него формировались первые альянсы, вокруг него первые, грубые религиозные идеи превратились в традиции культов. На протяжении всех фаз существования общества очаг формировал ту сакральную точку, вокруг которой все упорядочивалось и принимало форму. Это первый и самый важный, моральный элемент архитектуры». Свет, тепло и огонь очага даровали безопасность ― и люди смогли объединяться вокруг него. Форме примитивной хижины Земпер противопоставляет социальный принцип сборки архитектурных элементов, которые служат одной цели ― созданию единства группы. Джозеф Рикверт также отмечает, что формы изменяются в соответствии с их использованием и осуществляемыми в пространстве социальными взаимодействиям. Он критикует представление Альдо Росси о типе: «Неужели он не понимает, что смотрит на увековечение Римского гражданского права, воплощенного в придворном церемониале? Здания, о которых он говорит ― амфитеатры, театры, храмы, бани ― нельзя понимать как „типы“ в том смысле, как он это делает. Это живые формы, выработанные за века использования, отполированные как камни в реке». Взамен типа Рикверт предлагает «живые» формы ритуала, осуществление которых определенным образом формирует пространство.

Рикверт сам замечает, что о ритуалах основания древнего города мы можем судить лишь по следам, интерпретируя их из ситуации современности: «В течение тысячелетия подъема и упадка римской империи город претерпел много изменений, интерпретации стали все более сложными и даже противоречивыми, обряды, смысл которых иногда забывали, были истолкованы повторно анахронически». Такая интерпретация ритуальных оснований архитектуры представляет архитектуру, в лучшем случае, записью ритуальных практик. Она запоминает пространство совершения ритуала, но не описывает сам ритуал ― то есть оказывается артефактом совершенного действия и, возможно, гарантом его дальнейшего воспроизводства. Развивает предложенное Риквертом понимание причинности архитектурных форм теоретик архитектуры Альберто Перес-Гомес. Он также полагает, что в основании формы расположено сакральное действие ― античный хор или танец, произошедший от дифирамбов ― гимнов Дионису. Ритуал демонстрировал представление о космическом порядке, а повторяющуюся форму этого ритуала уже закрепляло строительство. «Предполагалось, что участие в строительстве здания всегда вовлекало бы разными способами ритуальное действие для размещения людей в порядке мироздания».

Перес-Гомес говорит, что архитектурное произведение всегда меняется, когда попадает в социальное и физическое пространство. Как молвленное слово никогда не свободно от его толкования ― так зрители или слушатели определяют смысл построенного или судьбу сказанного. При этом современный архитектор убежден в наличии принципиальной и необходимой связи между его словами и реальностью. Однако влияние внешнего мира оказывает куда более существенную силу изменений, чем намерение архитектора. В этом размышлении об обусловленности архитектуры миром Перес-Гомес опирается на Гадамера: «Прежде всего, Гадамер подчеркивает, что подлинное художественное творчество не является чем-то, что мы можем легко себе представить, сделать осознаваемым кем-то. В абсолютном смысле оно принадлежит миру. Его опыт переполняет нас».

Архитектурный теоретик Дэвид Летербарроу в своих размышлениях о существовании архитектуры стоит на сходных с Риквертом позициях. Определяющим для него также является то, что делают люди ― их ритуалы строительства и проживания. Но Летербарроу расширяет число агентов, влияющих на архитектуру: пространство обусловливают не только культурные практики ― к возникновению конкретной архитектурной формы приводит целая совокупность природных и социальных факторов.

Он пишет: «Поверхность здания показывает […] свидетельства заботы не только о продолжительности его существования, но и о жизни в нем. И точно так же как она сохраняет следы рук, демонстрирует знаки региона: каждый фасад регистрирует превалирующие характеристики климата при помощи накопления неудач в противостоянии ему».

По мнению Летербарроу архитектор вынужден изобретать формы в качестве ответа на обстоятельства места. В свою очередь, и место меняется из-за архитектуры: в сети отношений человеческой деятельности и природных качеств в определенный момент появляется построенное здание. Оно является не только финальным следствием некоторых внешних факторов, но продолжает сопротивление природным феноменам и человеческой деятельности. Понятие перформативности, используемое Летербарроу, подразумевает наличие обратной стороны отношений архитектуры и воздействующих на нее событий. То есть не только внешние силы определяют существование архитектуры, но и архитектура сопротивляется влиянию окружения ― может устанавливать или менять закономерности места.

Рикверт полагает, что архитектура действует анахронично и является лишь материальным воплощением ритуальных практик: только их трансформация изменяет архитектурную форму. Для Летербарроу и Перес-Гомеса архитектура ― не простая «запись в камне» социальных практик, но «река» или действие изменения реальности ― ритуал.

Архитектурный ритуал

Чтобы понять, какой ритуал осуществляет архитектура, нужно рассмотреть её первичные принципы и их совпадение с функцией ритуала.

Поселение или жилище ― это знак, который обнаруживает в этом пространстве центр. Прежде всего, такая ритуальная функция проявляется в закладке поселения или строительстве дома. Мирча Элиаде пишет, что ритуал необходим, чтобы прекратить относительность пространства ― найти в нем точку опоры для безопасного существования. «На острове Бали, как и в некоторых других районах Азии, готовясь построить новую деревню, жители стараются найти естественное пересечение, где перпендикулярно пересекаются две дороги… Если же в окрестностях не появляется никакого знака, то его вызывают. Например, предпринимают нечто вроде evocatio с помощью некоторых животных: именно они призваны показать, какое место может быть пригодным для возведения алтаря или для основания поселения».

О подобной идентифицирующей функции говорит и историк архитектуры Кристиан Норберг-Шульц. По его мнению, человек соотносит себя со средой и мыслит себя отличным от нее благодаря существованию архитектуры в «определенном месте». Выделяя и упорядочивая пространство, архитектура обозначает верх и низ, наружнее и внутреннее, фигуру и фон.

«Отношение снаружи-внутри, являющееся исходным аспектом конкретного пространства, подразумевает, что пространства обладают разнообразной степенью протяженности и укрытости. В то время как ландшафты отличаются разнообразной, но, в основном, большой протяженностью, поселения — это закрытые объекты. Поэтому между поселениями и ландшафтом существует отношение типа фигура-фон». Одно становится отличным от другого ― фигура проявляется на фоне, а свое возникает среди чужого ― благодаря их соположению и противостоянию.

Архитектура предлагает человеку пространство дома для понимания собственного места, «экзистенциального укоренения» в пространстве. Дом ― метафора укрытия от другого, граница с природой: «Жизнь начинается хорошо, с самого начала она укрыта, защищена и согрета во чреве дома». Дом в понимании Гастона Башляра является онирическим или «материальным» образом — «грезой покоя». В доме человек узнает чувство спокойствия и стабильности, так как он защищен от внешних угроз природы: холода, хищника, тьмы. В действии «грезы покоя» всегда наличествует контраст внутреннего и внешнего, так как дом и природа порождают грезы противоположного рода: «Благодаря зиме дом обретает резервы и нюансы уюта. В мире, лежащем за стенами дома, снег заметает следы, засыпает дороги, глушит звуки, маскирует краски» . Ужасающая и бесконечная темнота природы обретает стабильность и надежду, как только в ее толще загорается огонь домашнего очага, около которого человек найдет защиту и покой.

Архитектура указывает на точку отсчета в пространстве, позволяет человеку ориентироваться и отделить себя от внешнего мира. Как и ритуалы перехода, действие архитектуры двойственно: она не только разделяет, но и связывает здешнее с потусторонним, далекое с близким. Байбурин пишет: «Отсюда и характерная (и не только для календарных и окказиональных обрядов) двойственность действий, ориентированных как на разделение, ограничивание, так и на соединение, установление связи». Между своим и чужим ― человеческим и звериным ― должно быть установлено равновесие: повторение ритуала поддерживает этот хрупкий баланс. «Ситуация нарушения равновесия между ними разрешается с помощью (и в ходе) ритуала, в котором устанавливается прямой контакт между представителями своего и чужого».

Архитектура действует парадоксально: соединяет — разделяя, проявляет — скрывая. Ключом к пониманию этого свойства могут стать рассуждения Мартина Хайдеггера о вещи. Он обсуждает такой характер близости вещи, называя его «при-ближение», суть которого в приближении далекого как далекого. «Близость при-ближает далекое, а именно как далекое. Далекое хранимо близостью. Храня далекое, близость истинствует в своем приближении. При-ближая далекое, близость утаивает саму себя — и остается по-своему самым близким». Философ говорит, что именно в соединении противоположностей вещь выходит из своей потаенности и являет нам себя в своей истинности и вещности.

В своем труде «Древний город» французский историк Фустель де Куланж анализирует роль ритуала в возникновении города и его институтов. Именно на работу Куланжа ссылается Рикверт, инициируя разговор о ритуальных основаниях архитектуры. Куланж описывает ритуал основания города как коллективное действие, направленное на создание материальной среды. Ритуал строительства — но еще не архитектура — «выступает фундаментальной основой конкретного общества». В представлении британских антропологов Дженет Карстен и Стивена Хью-Джонса дом ― это средство поддержания социального единства и регулирования порядка. «… Дом как институт является иллюзорным воплощением нестабильной связи брачного союза, которому он придает прочность». Дом становится материальным воплощением социальных связей. Он не просто репрезентирует социальность, но производит ее, скрепляя союзы материальным присутствием.

***

В этом предварительном наброске мы показали, что в основание архитектуры может быть положена не форма, обусловленная порядком совершаемого ритуала (актом строительства или актами использованиями), но некоторые функции ритуала по ориентации в пространстве, примирению противоположных сторон и миров, по объединению общества.

Архитектура совершает особое действие разделения-соединения природы и общества, человека и мира. Но рассмотрение сложности самих этих отношений заслуживает отдельного рассказа. Мы же сейчас ограничимся предположением, что их раскрытие можно продолжить через проблематизацию понятий «сакрального» и «жуткого» в ритуале и архитектуре.

Baird G. Introduction "A Promise as Well as Memory": Toward an Intellectual Biography of Joseph Rykwert // Body and Building. Essays on the Changing Relation of Body and Architecture / Edited by George Dodds and Robert Tavernor. ― Cambridge, London: The MIT Press, 2002.

Carsten J., Hugh-Jones S. About the house: Lévi-Strauss and beyond. ― Cambridge: Cambridge University Press, 1995.

Hvattum M. Gottfried Semper and the Problem of Historicism. ― Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Leatherbarrow D. Uncommon Ground: Architecture, Technology, and Topography. ― Cambridge, Mass.: The MIT Press 2000.

Norberg-Schulz C. Intentions in Architecture. ― Cambridge, Mass.: MIT Press, 1965.

Perez-Gomez A. Built upon Love: Architectural Longing after Ethics and Aesthetics. ― Cambridge, London: The MIT Press, 2006.

Rykwert J. On Adam's House in Paradise: The Idea of the Primitive Hut in Architectural History. First edition. ― New York: Museum of Modern Art, 1972.

Rykwert J. Sigfried Gideon and the Notion of Style // Burlington Magazine № 96 (April), 1954.

Rykwert J. The idea of a town: the anthropology of urban form in Rome, Italy, and the ancient world. ― London: Faber & Faber, 2013. Копия издания Princeton University Press на
culturalfoundations.wordpress.com.

Semper G. The Four Elements of Architecture. ― Cambridge: Cambridge University Press, 1989.

Байбурин А. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. ― М.: Языки славянской культуры, 2005.

Байбурин А. Ритуал в традиционной культуре. ― СПб.: Наука, 1993. Текст монографии на eu.spb.ru.

Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. ― М.: Российская политическая энциклопедия, 2004.

Куланж Ф. Древний город: религия, законы, институты Греции и Рима. ― М.: Центрполиграф, 2010.

Невлютов М. Р. Перформативность в феноменологических концепциях Дэвида Летербарроу // Architecture and Modern Information Technologies [Архитектура и современные информационные технологии] - AMIT, № 1[42], 2018. Текст на marhi.ru.

Хайдеггер М. Вещь // Время и бытие. ― М.: Республика, 1993. Копия издания на imwerden.de.

Черных А. Ритуалы в медиатизированном обществе. ― М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. Препринт на hse.ru.

Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н. К. Гарбовского. ― М.: Изд-во МГУ, 1994. Текст на gumer.info.